Бабайки
«Чёрная» койка
Как-то мне задали вопрос:«На что вы готовы пойти ради жизни близкого человека?» Я не нашелся, что ответить. Зато на этот счет у меня есть занятная история.
Какой черт меня дернул смешать сметану с икрой минтая? Было вкусно, а через десять минут скорая везла меня в больницу. Поджелудочная железа не выдержала нагрузки и отозвалась такой болью, что я грешным делом решил, что вижу белый свет последние минуточки. Спасибо врачам, все обошлось. Поселился в палату на четыре койки, и пошло лечение: капельницы, таблетки и прочие необходимые процедуры.
Кроме меня, в палате поправляли здоровье еще два молодых человека и дед очень преклонного возраста. Как он потом сказал при нашем знакомстве, восемьдесят шесть ему брякнуло. Веселый такой, шустрый старичок, все шуточки у него да прибауточки. Хотя, как оказалось, дело он затеял совсем не шуточное. Если бы я сам не наблюдал у старика наличие ясного ума, а услышал об этой истории от кого-нибудь со стороны, я бы подумал об одном — у дедушки очень плохо с головой.
С молодежью я сошелся быстро. Ребята приняли меня за своего, несмотря на то, что в сыновья мне годятся. Они-то и посвятили меня в тонкости больничной жизни. Как выйти из стен больничных, так сказать, на волю — на улицу. Где ближайший магазинчик. Ну и познакомили они меня с нужными людьми, чтобы существование в этих стенах не было однообразным. Среди «нужных» была Ольга, медсестра с сорокалетним стажем. Больше всех мне понравилась она, человек старой закалки, наделенная своеобразным юморком. На мой вопрос, что в этой больнице есть такого, чего нет в других, она ответила, что в других не работают такие старухи, как она.
Чем чаще мы общались, тем больше интересного я узнавал об этом учреждении. В частности, легенду о «черной» койке, на которой, кстати, лежит наш дедок. Сперва она стояла в третьей палате, напротив столовой, потом ее подсунули в шестую, ну а уж потом она оказалась там, где стоит по сей день, в нашей. Так вот, почему «черная?» Потому что с этой коечки еще никто домой не уходил живой и здоровый. Все как один — только на тот свет. Когда стали замечать, что любой больной на этой кровати без пяти минут покойник, естественно, доложили администрации. Но там сказали, что с этим вопросом нужно к психиатру, а не разбазаривать казенное имущество.
Молодые поправлялись быстро. А мы с дедом коротали длинные вечера за разговорами. И как-то мне сосед сказал:
— А знаешь, я не просто так здесь лежу, у меня дело есть.
Я сначала не понял, переспросил. И поведал мне Николай Спиридонович свою, прямо сказать, пропитанную мистикой историю.
— Внучек мой Гришка, — глаза у деда при воспоминании о родном человеке заблестели, — он ведь какой, о! Первый парень на деревне. Да и в городе не второй. Институт с красным дипломом, поди, не шутка. Уважение на работе имеет, потому и зарплата добрая. Девахи местные табуном за ним. А он лебедушку городскую присмотрел. Любовь! К свадьбе уже дело шло, и на тебе — горе какое ни с того ни с сего свалилось. Молодой, красивый, умница, и тут, как ее… онкология.
Положили в больницу, врачи там все головастые, профессора, а вот спасти моего Гришку не берутся уже. Тает парнишка на глазах, как свеча. Тут уж, чего, яснее ясного — помрет. Ходили мы все как в воду опущенные. И тут приснилась мне жена Евдокия. Схоронил ее пятнадцать лет назад, ни разу не снилась, а тут, улыбчивая такая, в цветастом платочке, я ей на пятьдесят лет дарил, говорит: «Здравствуй, Коленька. Надо тебе внука нашего Гришеньку спасать». Я еще осерчал на нее, говорю: «Дурой при жизни была, и сейчас такая же. Че я тебе, доктор какой знаменитый, академик, как я тебе его спасу?»
А она мне отвечает: «Не ругайся, Коленька, только ты спасти и можешь. Замену провести: ты вместо него умереть должен. Да и я стосковалась по тебе шибко, пора уж нам встретиться. А для этого, слушай внимательно, ты должен попасть в больницу, в твои годы это не трудно. И пусть положат тебя на койку, с которой только один путь — туда, где я нахожусь. В час, что ты умрешь, уйдет болезнь из Гришеньки навсегда, и будет у него все хорошо». А потом засмеялась, как в молодости, обнажила зубки ровненькие, беленькие: «Жду тебя, Коленька, ты уж не задерживайся». А про койку-то эту я давно знал, у меня сосед тут раньше работал. Вот и…
Я изумился:
— Николай Спиридонович, ведь это же всего лишь сон, как можно в это верить? И в эту байку, что с этой койки живым уйти нельзя, тоже верится с трудом. Это сколько больных людей на ней лежало, и неужели никто не знал, что она “черная”? Вот возьми меня, я здесь только пять дней, а уже в курсе этих дел. Положили бы меня на нее, я бы такой хай поднял — мало не показалось.
Дедок ухмыльнулся:
— И правильно делаешь, что не веришь, ты мужик правильный, такие в бесовщину не верят. А я просто обязан в это верить, и потому — коечка, на которой еще никто не поправлялся, есть? Значит, и остальному суждено быть, — закончил речь мой собеседник.
Я с восхищением смотрел на этого крепкого деревенского мужика и думал: «Да он еще сто лет проживет. И я не удивлюсь, что у него мыслишка жениться появится».
В десятом часу Николай Спиридонович сходил в душ, вернулся свежим, будто помолодевшим.
— Слышь, Григорич, — обратился он ко мне. — Ты меня уж извини, старика, что отвлекаю тебя болтовней своей. Думается мне — последний вечерочек я на этом свете. Веришь ли, Боря, страха — никакого, наоборот, радость какая-то по сердечку гладит. Как подумаю, что Гришенька выздоровеет, так и похвалить себя хочется. Ну, что я в этой жизни хорошего сделал? Да ничегошеньки — все для себя, все себе, а чтобы людям что — так нет. Евдокии своей по молодости изменял, погулять любил, в смысле поддать, — старик пощелкал по кадыку.
Помолчав, Спиридоныч продолжил:
— Сына Ваську упустил. Еще в отрочестве надо было ремешком по заднице, а я рукой махнул — перебесится. Вот он в тюрьму и угодил, пять лет от звонка до звонка. Все некогда было воспитанием парнишки заниматься, а на рыбалку время было. Гришка, слава богу, не в папу уродился — в мать. Алена женщина хорошая, за Василия вышла, думала, жить будут не хуже людей, а то и лучше. Но не сбылись мечты ее, Василий запил крепко, только и успели сынишку родить. Васька опять в тюрьму — там и помер. На мне смерть его. Прости, Боря, поди-ка испортил тебе настроение своим разговором. Да и пора уж спать укладываться.
Он долго кряхтел, ворочаясь на постели.
— Ну, Господи благослови, — он перекрестился, а через пять минут уже похрапывал, чему-то улыбаясь во сне.
«Мне бы так хорошо спать», — с завистью подумал я и отвернулся к стенке.
Утром пришла медсестра ставить больным градусники. Подошла к койке старика и громко вскрикнула. Потом повернулась к нам — помер дедушка!
Два года спустя, на автозаправке, молодое лицо одного из водителей мне показалось знакомым.
— Боря! — помахал он мне рукой. — Не узнаешь соседа по больничной койке?
Мы разговорились.
— А помнишь дедушку, Николая Спиридоновича?
— Ну как, конечно, помню.
— Так я работаю вместе с его внуком, Григорием Васильевичем. Правда, он генеральный директор строительной фирмы, а я плотник. Похож на деда, такой же шустрый.
Мы еще поговорили с Сергеем и расстались. А я, перед тем как сесть в машину, посмотрел в чистое безоблачное небо — улыбнулся и подмигнул, уверенный в том, что Николай Спиридонович сделал то же самое в ответ.
Дверь на тот свет
Необъяснимая история случилась в одной семье. Все их дети мужского пола погибали в возрасте семи лет…
Моя бабушка любила рассказывать мне интересные случаи, происходившие в нашей деревне. Одна из таких историй очень прочно засела в памяти.
Жил у нас в деревне Егор Михайлович со своей старухой Марфой Сергеевной. Я была совсем маленькой, а они уже были дряхлыми стариками, поэтому я их помню очень смутно. Дед Егорка никогда не сидел без дела, работал в колхозе фуражиром — заготавливал корм для лошадей. У деда и бабы Марфы были шесть дочерей, шесть внучек, все они жили в городах, но к старикам приезжали часто. Старость у них была спокойная, а вот в молодости им пришлось пережить страшные события…
Марфа вышла замуж за Егора очень рано, ей еще и семнадцати лет не было, а через год родила мужу первенца Михаила. Мальчик рос настоящим богатырем, родители на него не могли нарадоваться. У Егора в роду все больше девочки рождались, он один был в семье парень. Так что когда родился Мишутка, то радости Егора не было предела. Егор прямо с рук не спускал своего сыночка. За Мишуткой у них родились две дочки — Анна и Мария. Егор тем более привязывался к Мишутке, а Марфе наказывал: «Ты мне сыночков, сыночков рожай, Марфуша!» И вот после Машеньки родился у них Василий. Егор просто прыгал от счастья. Мишутке тогда исполнилось семь лет. Он был не по годам смышленый, шустрый мальчик, уже помощником отца считался.
Но тут случилось страшное несчастье. Прямо на улице, перед домом, у них стоял колодец с журавлем. Вода в нем была на редкость невкусная, желтая, только скотину из него и поили, да так — помыть что-нибудь или грядки полить. А за питьевой водой ходили на луг, за огороды, там стоял колодец с невероятно вкусной и чистой водой. И вот набирает как-то Егор воды, лошадь напоить. Наклонился над колодцем — и видит в нем не свое отражение, а Мишуткино лицо. Егор даже отпрянул и воду из ведра расплескал себе на ноги. Опять заглянул в колодец и уже себя видит. «Почудится же!» — подумал тогда, а сердце почему-то сжалось, да так целый день и не отпускало.
Как это могло случиться, никто и не видел. Но на следующий день Мишутка утонул в этом колодце. Он никогда к нему и близко не подходил, а тут такое случилось! Горю молодых родителей не было предела, целый год они не могли оправиться от такого потрясения. Но время лечит.
Постепенно боль стала утихать, Васенька подрастал на радость родителям. Такой же, как и Мишутка, крепыш с темными кудрявыми волосиками и глазами-бусинками. Егор его так же с рук не спускал, прижимал к себе как бесценное сокровище. Бывало, возьмет и давай его целовать, пока Васенька не начнет отбиваться от отца, а Егор только хохочет в ответ. После Васеньки еще две дочки родились, Валентина и Любаша. Как исполнилось Василию семь лет, история повторилась в точности.
Родился у пары тогда Николка. Егор два дня хмельной от счастья ходил, а как «протрезвел», идет мимо колодца, и как будто кто окликнул его. Оглянулся он на колодец, а сердце опять сжалось, как тогда. Егор не стал заглядывать в колодец, побыстрее ушел во двор, словно хотел убежать от рока, который по пятам за его сыновьями ходил. Весь этот день Егор как чумной ходил, Васеньку от себя не отпускал. На следующий день вроде полегчало, Егор вздохнул свободно, даже улыбаться начал, и уехал на целый день на мельницу с кумом. А по приезде оттуда его ждало страшное известие — Васенька утонул в том же колодце! Егор с Марфой едва умом не тронулись. У Марфы даже молоко пропало, Николку соседка-кума кормила.
Но время шло, жизнь продолжалась, а в деревне жизнь тяжелая, некогда горе свое горевать, и эта боль стала утихать. Николка подрастал и становился похожим на своих несчастных братьев. Егору иногда за него так тревожно становилось. После Николки родились у них Татьяна и Анастасия. Как исполнилось Николке семь лет, так Егору вообще покоя не стало, ночами спать перестал, похудел, осунулся. Как вспомнит, что Мишутка и Васенька только до семи лет и дожили, так и холодеет от страха за Николку. «Только бы этот порог перескочить!» — думал он с болью в сердце.
А тут кум его Федор, видит, что Егор сам не свой от предчувствий, посоветовал ему: «Да сделай ты на этот колодец крышку!» Егор даже обрадовался такому совету, мол, как это я сам не догадался. Сделал на колодец крышку, да такую добротную и тяжелую, что теперь не только ребенок, но даже бабы не могли ее поднять. Сделал дело и вздохнул свободно. Стали жить вроде по-прежнему, да только на сердце у Егора все равно было тревожно.
Работали они как-то на огороде, ботву с грядок убирали всей семьей. Марфа в то время опять на сносях была, поэтому девчонки-подростки маму оберегали, как взрослые, трудились, да и Николка в работе не отставал. Они еще посмеивались над ним, мол, настоящий мужичок растет, как папка. А в конце огорода, в низинке, у всех были вырыты неглубокие колодцы для полива. Вот сели все отдохнуть, а Николка бегал, резвился. Бегал-бегал по огороду, да вдруг помчался прямиком к этому колодцу. Все дар речи потеряли! Егор как вскочил на ноги — да за ним. Прямо у самого колодца его поймал, принес назад на руках и говорит Любаше: «Иди-ка ты, дочка, с Николкой домой, а мы сейчас следом придем, нам тут немного работы осталось». Любаша взяла Николку за руку да и ушла, а Егор с семьей опять за работу принялись.
Работают спокойно, глядят, бежит Любаша к ним, а сама заходится от рыданий. Тут у всех и похолодело внутри — поняли, что с Николкой что-то случилось. Прибежали домой, а он лежит на крышке колодца мертвый. Видно, судьба ему была утонуть, а Егор-то хотел судьбу перехитрить, да не получилось. У Марфы от потрясений роды начались, сама выжила, а дочка мертвая родилась. Вместе с Николкой ее похоронили. После этого случая мужики с нашей улицы сломали этот роковой колодец и засыпали землей, но с той поры больше детей у Егора и Марфы не было.
Шесть дочек благополучно выросли, выучились, замуж повыходили и своих детей нарожали. Кстати, у всех дочек было только по одному ребенку, и тоже одни девочки. Только у младшей, Анастасии, первым родился мальчик, но, словно продолжая страшную традицию, тоже утонул маленьким, в семь лет. До самой смерти Егор с Марфой так и не разгадали эту загадку судьбы: почему мальчики в их роду не выживали и почему им выпадало на долю именно утопать.
Снять проклятие
Проклятие, произнесенное женщиной-матерью, отразится только на ее детях, внуках и правнуках. Даже если она кого-то другого проклинала. А потому никогда нельзя даже думать плохо о человеке, иначе твоему ребенку за это платить придется.
У меня юбилей — 55 лет. Только невесело что-то. Ни родни, ни детей, ни друзей, ни даже своего жилья. Я всегда винила в своих неудачах только себя. Но оказалось, что я здесь абсолютно ни при чем.
Меня пришла поздравить только старенькая мама. Мы выпили с ней по рюмочке. Шутка ли — в свои годы я ни разу не была замужем, богатства не нажила. Мама шестерых детей родила, всех схоронила, кроме меня, самой старшей. Утирая слезы, мамочка как бы невзначай сказала:
— А знаешь, доченька, может, и права была старая карга на базаре.
Я не поняла.
Мама продолжила:
— Я дня три назад на рынок ходила. Случайно какую-то старуху задела. А та давай на меня орать. А потом она на меня посмотрела, извинилась. Говорит, прости, тебя и так жизнь обидела. Отца мать твоя прокляла, а ты горюшка хлебнула. И дочь твоя тоже. Я ее за сумасшедшую посчитала, а позже задумалась. Может, и правда, мамкино проклятие на отца на всех нас передалось?
Я вообще ничего не поняла. Какое проклятие?!
— «Я никогда про это не рассказывала, потому что считала все глупостями, семейными разборками, тяжкой судьбой, не знаю. Давно-давно мама моя, твоя бабушка Марфа, беременная ходила. Должен был появиться восьмой ребенок. Я самая старшая была, матери во всем помогала. Я спать всех малышей уложила, поздно уже было. А самой не спится — мамы с папой дома нет. Вдруг я услышала голоса в сенях. То родители ругались. Дед твой гулена был, нас из-за этого позорили, а мамке-то больше всех от односельчан доставалось. Мать терпела. А тут, видимо, ее прорвало.
Из криков я поняла, что она узнала об очередных похождениях. Наутро нас всех ждал двойной удар. Отец собрал пожитки, обнял нас и сказал, что уезжает в другую деревню. Навсегда — там его уже ждала беременная новая жена. Мать заголосила, кричала: «Меня не жалеешь, детей хоть пожалей! По миру теперь пойдем! Из-за тебя! Да будь ты проклят! Да чтоб ты и твои дети так же мучились, как и я сейчас! Будь твой род проклят, чтобы на свете никого не было! Проклят будь!» И мама упала без чувств. Отец воспользовался ситуацией и хлопнул дверью. Мама в ту ночь потеряла ребенка…
Вскорости она вся почернела, скрючилась, а потом умерла. Всех нас семерых разобрали родственники. Ни у кого из нас жизнь не сложилась. Петенька под комбайн попал, насмерть. Поленьку в юности изнасиловали, она не вынесла позора и повесилась. Ужасная картина — она уже беременная была… Любашка замуж вышла, а муж ее насмерть забил. Витенька в лагерях сгинул ни за что. Галюша пять раз беременела, пять раз мертвых рожала, от горя тоже запила, долго не прожила. Демьян, наша гордость, в начальники выбился, женился, деток родил. Я так радовалась за него! Поехали они отдыхать. Автобус занесло, и он упал в пропасть. 20 человек погибло, в том числе Демьянушка с семьей…
Одна я осталась. Шестерых детей мне и папке твоему Господь подарил. Я думала, еще рожу, как бы возмещу все свои потери. Да только устала я уже в трауре ходить…»
Тут мы с мамой заревели уже хором. Из нашей семьи остались только мы вдвоем. Про теть-дядь я знала, но не в подробностях. Кто-то умер до моего рождения, кто-то — когда я еще совсем малышкой была. Смерть папы до сих пор принять не могу. Глупая, нелепая! Он шел домой, был сильный ветер. Сорвало провод со столба, и папочку убило…
Мама поднимала нас сама, тяжело было, но мы все выросли дружными и счастливыми, пока беды опять не начали заглядывать в наш дом. Мариночка вышла замуж, сыграли свадьбу. Мы готовились встречать ее из роддома, как тут врачи сухо сказали, что спасти ни роженицу, ни плод не удалось. Маришин муж запил, пустился во все тяжкие. Толя и Коля утонули на рыбалке. Сережу перепутали с кем-то и забили насмерть. Викулю дома мертвой нашли. Как умерла — загадка. Осталась я, самая старшая.
Я где-то читала, что проклятие проявляется закономерностью: например, все умирают в определенный промежуток времени, причем не своей смертью, есть совпадения в датах и другое. Мы с мамой задумались: а ведь из всей семьи нашей только старшие в живых остаются, и это как раз мы. Между смертями действительно был четкий промежуток — 6 дней, 6 месяцев, 6 лет. У маминой сестры Любы и моего брата Сережи совпадают даты смерти — 6 июня. И ушли из жизни они одинаково — убиенные. Куда идти? К кому обращаться? Как все это снять? Ответов на эти вопросы мы не находили.
Я пошла в церковь, рассказала батюшке о своих догадках. Священник нахмурился, даже немного поругал меня — в православии проклятия, сглазы и порчи считаются мракобесием. Ушла я несолоно хлебавши. Села на скамеечку возле храма и горько заплакала. Ко мне подошла какая-то женщина. Она спросила, что случилось. Не знаю почему, но я как на духу вывалила ей все свои несчастья.
Женщина покачала головой, приобняла меня и сказала:
— Бабка твоя проклинала твоего отца и его будущих детей, которые родиться должны были. А о вас и не подумала. Но не тебе судить ее. Ты никогда не узнаешь, что она чувствовала. Но проклятие, произнесенное женщиной-матерью, отразится только на ее детях, внуках и правнуках. Даже если она кого-то другого проклинала. А потому никогда нельзя даже думать плохо о человеке, иначе твоему ребенку за это платить придется. Сказал Иисус: «Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». Так что поплачь, со слезами все горе выходит. И молись, оно все легче будет. Закончатся твои страдания, новая жизнь начнется.
Женщина поцеловала меня в темечко и ушла.
Я была настолько обескуражена, во-первых, ее речью, а во-вторых, ее странным поцелуем, что даже попрощаться с ней не смогла. С тога дня я беспрестанно молилась. Постепенно я почувствовала, что моя душа оттаивает, словно ледник на солнце…
Вскоре я познакомилась с мужчиной, моим ровесником. Мы вместе уже 3 года, и я впервые почувствовала, что значит быть любимой. Я несказанно рада этому подарку Господа! Но на этом сюрпризы не закончились. Получилось так, что нам пришлось забрать на воспитание дальнюю родственницу мужа, девочку 10 лет. Юленька растет на радость нам. Не дает стареть! Даже моя мама «передумала» умирать, как она выразилась. Я смотрю на свою семью, которую мне удалось создать, пусть и так поздно, и знаю: все у нас будет хорошо.
|
Вход
Регистрация
![[Цитировать]](./styles/templates/default/images/lang/ru/icon_quote.gif "Ответить с цитатой"){kind=icon}
Отправлено: 
Вверх
